Было то не на Таймыре,
Не в дымящемся Алжире,
Не в промёрзнувшей Сибири,
Не в Каире, не в Заире,
Не на мысе Горн высоком,
Что стоит к муссонам боком,
Не в Перу, не на Аляске
Проходила эта сказка.
Было это там, где Прага,
Сена, Вена и Гаага,
Там, где Шпрея, Рура копи.
В общем, было всё в Европе.
Сказка просто начиналась:
Мирно речка извивалась.
От конца и до начала
В виражах она журчала.
Хлипкий мостик в три дощечки,
И тропинка до крылечка,
Что избушке средних лет
Придаёт и вид и цвет.
Доски стенок, рамы стёкла
Выглядят довольно блёкло.
Было бы совсем уныло,
Если б не крыльца перила,
Два столба, навес держащих,
Три ступеньки чуть скрипящих.
Их одних лишь из двора
Кисть коснулась маляра.
В доме бабка проживала,
От родни она устала.
Внуков, внучек каждый день
Нянчить бабке было лень.
У детей-то днём работа,
Ночью погулять охота.
Ей – подгузники менять
Да внучат не растерять.
«Всё! – она сказала как-то
Без особенного такта. –
Надоела мне родня.
Отдохну четыре дня
От хозяйства хоть немножко.
Есть забытая сторожка.
За лесами, за рекой
Обрету я там покой.
Вы за мной не посылайте
И меня не обвиняйте.
Не люблю я этих склок.
Няню вы на этот срок,
Захотите коль, найдёте.
Уж не девочки, а тёти,
И за мамочкин подол
Возраст прятаться прошёл.
Заберу с собой вещички:
Сахар, соль, ружьё и спички,
А уж там подножный корм –
И по нормам, и без норм».
Вещи в сумочку смахнула,
За спиной чернело дуло,
Нож отправила в сапог,
А на голову – платок,
И пошла к заветной цели –
Расслабляться полнедели.
Уж одиннадцатый год
Длится краткий отпуск тот.
Отдохнувши этак малость,
Возвращаться отказалась.
Вольный воздух опьянил
И придал моральных сил.
Для себя пожить решила.
И готовила, и шила
Исключительно себе
С благодарностью судьбе.
Родственники возмутились,
Но со временем смирились,
Переделав быт и дух
Без опоры на старух.
Всяк звал жизнь свою «конфетка»,
И они встречались редко.
Каждый верил, что он прав,
Гордо профиль свой задрав.
«Раз не хочет жить в общине
По какой-то там причине,
И без бабки проживём.
Пусть на хуторе своём
Собирает урожаи...»
А она, не возражая:
«Не вернусь, познала я
Тайну смысла бытия».
Мать есть мать, а дети – дети,
Не Монтекки с Капулетти,
Их судьба не развела.
Нет хоть общего стола,
Интерес не прекращался.
Бабкин домик посещался
Редко, всё же каждый знал,
Где какой гремел скандал,
Кто развёлся, кто женился,
Умер кто и кто родился,
Кто, когда и что посмел,
Кто что съел, кто чем болел.
Десять лет так продолжалось.
Вдруг старушке показалось,
Жить нельзя так продолжать,
Надо домик подлатать.
Бабка крышу перекрыла,
Лаки, краски растворила
И покрасила крыльцо.
Пусть завидует сельцо.
«Завтра, – думает, – закончу».
И, накинув сверху пончо –
Патагонский балахон, –
Под далёкой церкви звон
Разместилась возле дома.
Запах краски, труд, истома,
Возраст, воздух, взяв в полон,
Подарили бабке сон.

Тишь. Закат. Туман у речки.
Краска сохнет на крылечке.
Бабка дремлет на траве,
Сквознячок по голове –
И за шиворот на спину.
Снизу уж остыла глина,
В поясницу той порой
Нанесла удар второй.
Зародившись меж лопаток,
Изучив от плеч до пяток
Каждый бабкин позвонок,
Неприятный холодок
Выбрал место для атаки
И вцепился, будто раки
Сто клешней пустили в ход.
Бабка встала и орёт.
Ни согнуться-разогнуться,
Ни одеться, ни обуться.
Прострелил радикулит,
Словно в спину кол забит.
Весть о бабкином недуге
Разнеслась по всей округе.
Вся общественность узнала,
Что старушка захворала.
День мусолили, что знали,
И сочувственно вздыхали,
Но никто всё ж не хотел
Отрывать себя от дел.
Навестить старушку надо,
Но у каждого преграды,
И кому нести сей крест,
Пусть родни решает съезд.
День второй. Идут дебаты.
Спорят съезда делегаты,
Посылать кого и с чем
Для решения проблем.
Сев закончился. Что толку?
Дружно вышли на прополку,
Скоро грянет урожай.
Знай работай, не зевай.
Все приставлены к работе.
Каждый лодырь на учёте,
Даже каждая рука,
Коль одна у старика.
Страсти стали накаляться.
Кто-то вздумал посчитаться.
На кого Господь пошлёт,
Тот к бабульке и пойдёт.
Был и «...месяц из тумана...»,
Был и «... ножик из кармана...»,
Как дошли до «...резать... бить...»,
Дети стали голосить.
Видно, стало страшно очень.
Знать, злодея образ точен.
Чтоб детишек не пугать,
Надо заново считать.
«Шла машина тёмным лесом...»
Всё с бандитским интересом:
Лес – так тёмный, месяц – злой,
Где ни плюнь, везде разбой.
«Аты-баты, шли солдаты...»
И, заметьте, не куда-то,
Не на стрельбы, не в ангар,
Первым делом на базар.
Пощипать торговок старых,
Их наличность и товары.
Мы, мол, бабки, – власть, ОМОН,
И сейчас здесь будет шмон.
В три рубля был самоварчик.
Уговаривал базарчик
Взять его хоть за пятак,
Но вручил, конечно, так.
Нет считалок без «чернухи».
Чтоб послать гонца к старухе,
Этот способ не пойдёт,
Съезд коль нравственность блюдёт.
Вдруг один: «А может, Клавка?
Там ведь семеро по лавкам.
Дочь поменьше – лишний рот,
Не работает, а жрёт».
Клавке сразу стало жутко:
«Да она ж ещё малютка.
Волки по лесу снуют,
Зазеваешься – сжуют».
Но мелькнула мысль шальная:
«Коль кончается больная,
То отпишет хуторок
Тем, кто с ней в последний срок». –
«Ладно, люди, я согласна».
Сразу все единогласно
Руки подняли за них,
Шум дебатов сразу стих.
Ту, кого они послали,
Красной Шапочкой все звали.
Провожая дочку в путь,
Мать твердила: «Не забудь:
Попадёшься в зубы к волку,
Уж отец оттреплет чёлку,
Чтоб не смела попадать,
Если будет что трепать.
Помни: с серым коль столкнёшься,
То пошире размахнёшься
И заедешь меж бровей,
А потом беги скорей».
Мать пять метров пробежала,
Чем наглядно показала,
Улепётывать ей как,
Повстречает если враг.
Пред дорогой дочь присела,
Шапку красную надела –
Непременный атрибут,
За который и зовут,
Побежала по тропинке,
Поднимая вверх пылинки,
Торопясь под леса сень.
Начинался третий день.

Шапка к лесу – путь не малый –
Подошла, бежать устала.
Слишком резвый был галоп,
Добежать до леса чтоб.
Страшно было ей, не скрою.
Тёмный лес стоит стеною,
Хоть протоптана тропа,
Но дрожит её стопа.
Птичий гомон раздаётся,
В такт кукушке сердце бьётся.
Этот воет, тот рычит,
Здесь шуршит, а там журчит.
Наступала еле-еле,
Чтоб сухая шишка ели
Иль ещё какой сучок
Выдать девочку не мог.
Шла неспешно, озираясь,
Как-то вжиться в лес стараясь.
Осмотрелась, осмелела,
Даже тихо что-то пела.
С давних пор известно чётко:
Голод нам, увы, не тётка,
Не племянница, не тесть.
Захотелось Шапке есть.
Раз девчонке лес не страшен,
И не чёрным он окрашен,
Зелен, словно малахит,
Разыгрался аппетит.
А в корзиночке лежало:
Колбаса, кусочек сала,
Маслица горшок из глины
Пирожок и мандарины.
«У меня в желудке соки,
А пирог здесь одинокий
Ни туда и ни сюда.
Съем – невелика беда.
Да и сала бабке много.
Впереди ещё дорога.
Ой, боюсь, не донесу
До неё и колбасу».
Эти мысли увлекали
И вниманье отвлекали.
Случай, как пугала мать,
Не заставил долго ждать.
Хруст раздался ветки звонкий.
Вышел волк, сам тонкий-тонкий.
Дня четыре он не ел,
Весь облез и похудел.
Шапочка оцепенела.
Вспомнила, что мать велела,
Но полно всего в руках,
Не получится размах.
Ноги стали будто вата,
Силы спрятались куда-то...
Только что это?! Постой!
Волк какой-то не такой,
Как описывали книжки,
От кого тряслись лодыжки,
Не бросается вперёд
И клыками дичь не рвёт.
Он прервал молчанье первым,
Что дало разрядку нервам.
Пусть чуть-чуть поговорит,
Всё равно не убежит.
Пара фраз, обычных вроде,
О здоровье, о погоде
И о том, что всё ж таит
Этот в лес её визит.
Шапка Красная внимала,
Мысль в сознанье проникала:
«Не такой уж страшный зверь».
Говорила мать: не верь,
Не точи ты с волком лясы,
Он, мол, выдаст выкрутасы,
Что сама залезешь в пасть.
Не вняла, что за напасть!
Путь к избушке показала,
Про старушку рассказала,
Что почти, мол, без движенья
И в лежачем положеньи,
Что она проголодалась,
Оттого и задержалась
На поляне этой здесь,
Размышляя, что ей есть.
Новости на ус мотая,
Скушал волк, слюну глотая.
Тело внучки и старушки
Видя, лишь как мяса тушки.
Проглотить сейчас девчонку –
Лишь подразнивать печёнку.
Мясо мягче у детей,
Но полным-полно костей.
На десерт – другое дело.
Как насытит бабки тело
Всем, чем надо, волчью кровь,
Вот тогда её готовь.
«Знаешь что, – сказал он Шапке, –
Ведь лукошко-то для бабки.
Есть подарки не годится.
Хочешь пищей насладиться,
Заверни на ту дорожку,
Землянику и морошку
Встретишь скоро ты на ней,
А гостинцы пожалей». –
«Я пошла, прощай, клыкастый,
Осторожнее здесь шастай,
Ведь пальнут, не ровен час,
И спасибо за указ». –
«Встрече рад, бывай здорова.
Может, свидимся мы снова».
Та, махнув рукой раз пять,
Побрела морошку рвать.
Волк рванул что было силы,
Будто где кольнуло шило,
До заветной бабки дверцы.
Лишь бы выдержало сердце.

всем сказкам сказка

В чаще ягод двух засилье.
И такое изобилье
Видя в жизни первый раз,
Там была примерно час,
Наслаждаясь земляникой
И другой культурой дикой.
Этот плод не ядовит,
Как зубастый говорит.
Из людей морошку знали
Два спеца, и то едва ли.
Не плодится в тех широтах
Ни в лесах, ни на болотах.
Эта же взошла случайно.
Семя брошено нечаянно
Ветерком восточным или
Русские купцы кутили.
Шапочка наелась вволю.
«Эх, заснуть меж ягод, что ли?
Просыпаешься, а в рот
Земляничинка ползёт.
Час-другой вздремнуть неплохо,
Но по двум причинам кроха
Отодвинула идею:
Комары пищали, рея
Непосредственно над шапкой,
И ответственность пред бабкой.
Обещала – надо быть,
Чтобы врушкой не прослыть.
С Красной Шапочкой понятно,
Направляется обратно.
Как там бабушке её?
Не отбегала ль своё?
Волчий план задуман лихо:
Съесть старушку быстро, тихо,
Тут же лечь в её кровать,
Чтобы внучку поджидать.
Первым чтоб достигнуть цели,
Волк бежал быстрей газели.
Дух, добравшись, перевёл,
Пыль с ушей и с носа смёл,
Осмотрелся – нет кого ли,
Смерти не было б, неволи, –
Быстро к двери подбежал
И легонечко нажал.
Но избушка – тёс дубовый,
Замок прям средневековый,
Не взломать и не открыть.
Как прикажешь волку быть?
Всё обдумал без эмоций.
Посидевши у колодца
Пять минут, а может, шесть,
Он решил всё ж бабку съесть.
Через дверь он изъяснялся,
В грудь стучал и громко клялся,
Видеть хочет, мочи нет,
Да ещё и в туалет.
Внучка, мол, не самозванец,
За спиной – с гостинцем ранец.
Если что-то вдруг соврал,
Чтоб, мол, хвост кто оторвал.
Тут старушка разомлела,
Подобрела, осмелела.
«Дёрни шнур, тот, что висит
Над крылечком» – говорит. –
Сколько раз? Да хватит раза.
И давай гостинец сразу.
Посмотрю, что за три дня
Собрала моя родня.
И, конечно, расцелую
Внучку я свою родную,
Ведь за ряд последних лет
Встреч у нас с тобою нет». –
«Ваших встреч уже не будет!
Не поймают – не осудят!» –
Волк, ворвавшись, проревел
И старушку мигом съел.
Не жевал он, торопился.
Как желудок насладился,
Лишь тогда дошёл умом,
Проглотил-то целиком,
С волосами и одеждой.
Успокоился надеждой,
Что желудок – не дурак
И хозяину не враг.
Сам прекрасно разберётся,
Что отбросит, что всосётся.
Взял чепец и лёг в кровать,
Стал девчонку поджидать.

Вот, в одной руке лукошко,
А в другой кулёк с морошкой,
К дому девочка подходит,
В дверь стучит и речь заводит:
«Я пришла тебя проведать,
Заодно и пообедать.
Если есть запас какой,
Ты поделишься со мной?
Хоть поела спелых ягод,
Но в дороге много тягот
И невзгод перенесла я,
Корм подножный поедая.
От гостинца ни кусочка
Я не съела в одиночку,
Хоть растущий организм
Подстрекал на плюрализм:
Хочешь – ягодой питайся,
То и дело нагибайся,
Хочешь – сала, мол, отрежь
И кусок спокойно съешь.
Только я решила – сало,
Волка мне судьба послала,
И меня зверюги речь
Поразила, как картечь.
Джентльмен он, несомненно,
Сокрушался откровенно,
Убеждал меня со страстью
И сочувствовал несчастью».
Волк в постели повернулся,
Мордой в простыни уткнулся,
Покраснел, ведь было стыдно,
Хоть под шерстью и не видно,
Всхлипнул против всяких правил,
Чепчик сбившийся поправил,
Но инстинкт всё есть и есть,
Взять своё сумел и здесь.
Он в старушкин образ вжился,
С головы до ног накрылся,
Уши, пасть да пару глаз
Лишь оставив напоказ.
«Заходи скорее, внучка.
Ждёт тебя большая взбучка,
Что так долго ты ходила...
Да не бойся! Пошутила.
Я тебе ужасно рада.
Заходи, моя отрада.
Вот садись на табуретку
И подай-ка мне таблетку.
Ох, изжога ест желудок,
А твердит мне мой рассудок,
Будет много работёнки
У желудка и печенки». –
«На, бабуля, поправляйся
И болезням не сдавайся.
Умирать-то не спеши,
Завещанье подпиши».
А затем тихонько села,
Волка-бабку оглядела
И, насупив детский нос,
Задала такой вопрос:
«У тебя глаза огромны.
Это выглядит нескромно.
Так зачем тебе, скажи-ка,
Украшенья эти лика?» –
«Здесь простое объясненье.
Ну, во-первых, лучше зренье.
Ведь чем больше площадь глаза,
Тем он лучше видит сразу.
Во-вторых, я всё же дама,
Моде следую упрямо.
Глаз накрашен – то мираж
Под названьем «макияж». –
«Вот ещё вопрос, бабуся,
О твоём поспорю вкусе.
Ну, с глазами всё понятно,
И полезно, и приятно.
Но зачем такие уши?
В самом деле, ну, послушай,
Ведь на уши сей породы
Нет ещё на свете моды». –
«Здесь ответ простой довольно...
Ох, желудок всё же больно.
Ну, во-первых, площадь уха
Улучшает чёткость слуха.
Во-вторых, приспособленье –
Мне для чепчика крепленье.
Не соскочит он с ушей
Даже от стараний вшей». –
«Но зачем такие руки?
Да к тому ж четыре штуки!
Руки, ноги, лапы, может,
Вот давно меня что гложет». –
Ну, во-первых, площадь лапки
Просто так приятна бабке.
Во-вторых, чтоб можно было
Приголубить всею силой».
Волк вперёд чуть-чуть подался,
На кровати приподнялся,
Чмокнул внучку прямо в носик,
А она ещё вопросик:
«Говоришь ты как-то странно.
Мыслью вертишь постоянно,
Не находишь слов простых,
Всё «во-первых», «во-вторых».
Чушь о площадях городишь
И в пропорции их сводишь:
Больше площадь – больше слуха,
Крепче зренье, оплеуха.
Может, за три дня покоя
Осложнение какое
Поясница-то даёт,
Раз такое речь несёт.
Облик твой мне странен тоже.
Непонятен цвет у кожи,
Будто бы не человечье.
Шерсть какая-то овечья.
О конечностях сказала
Я давно уж, и немало.
Рот твой просто волчья пасть,
Вводит в дрожь такая страсть.
А во рту что?! Ужас просто!
Зубы выглядят хоть остро,
Почернели, как осина.
Вообще ты пахнешь псиной...
Бабка ты мне иль не бабка?!..
Ой, боюсь, не будь я Шапка,
Голос твой слыхала я
Утром нынешнего дня».
Волка критика задела:
«Не твоё собачье дело
Зубы хищнику считать
И обидно обзывать.
Чтоб назвать меня овцою
И при этом быть живою –
Это ж форменный скандал!
Чтоб я с голоду пропал!
Ну, была бы хоть с ружьишком,
Без него же нагло слишком.
Игры кончились.
Вперёд. Полезай ко мне в живот.
Поздно внучка догадалась.
Фраза прерванной осталась.
Крик о помощи к народу
Канул в недрах пищевода.

Шапка – плюх в желудок глухо.
Волоча по полу брюхо,
Волк к постели дотащился,
Лёг и даже не накрылся.
В лес бежать ему пора бы,
Не попасться в доме бабы,
Но совсем силёнок нет,
Двух людей съел на обед.
Внучка с бабкой исстрадались,
Но, как только повстречались,
Шок проглоченных прошёл,
Разгулялся слабый пол.
Сразу стали обниматься,
От кишки к кишке кататься,
В неизвестном месте раз
Встречен блеск знакомых глаз.
Да, в желудке суматоха.
Понял волк, что дело плохо.
Есть леченье – палец в рот,
Но не хочет старый жмот.
Что в живот к нему попало,
Много это или мало,
Он обязан размолоть
И умножить волчью плоть.
Терпит волк, тихонько стонет,
Мысли мрачные прочь гонит,
Облегченья ждёт, но вдруг
В дверь раздался громкий стук.
Тут уж как не дать бы маху,
Про живот забыл со страху.
Можно, голос коль подать,
То безвинно пострадать.
«Открывай скорей, старуха,
Хоть и слаб я стал на ухо,
Но узнал, что заболела, –
Чья-то глотка прохрипела. –
Открывай! Что, не узнала?
Да, с тех пор прошло немало,
Лет уж сорок – сорок пять.
Трудно нас теперь узнать.
Хоть и слаб я стал глазами,
Но они прозрели сами,
Лишь увидел через щель
Юных грёз своих я цель.
Изменились мы, не скрою.
Время прочь летит стрелою.
Проскочило мимо нас,
Но уверен я сейчас,
Это ты, и нет сомнений,
Двух здесь быть не может мнений.
Открывай же дверь скорей.
Я твой бывший хахаль – Рей».
Волк подумал: «Съесть заразу?
Но троих не много ль сразу?
Пусть живёт, пока я сыт.
Нынче он не дефицит». –
«Да в своём ты, Рей, уме ли? –
Голоса вдруг загалдели. –
Иль ослеп ты после хмеля?
Не старуха – волк в постели!» –
«Было. Пива по две кружки
За здоровие старушки
Мы, конечно, пропустили,
Чтобы чувства не остыли.
Но общались не заочно,
Подтверждаю личность точно.
Все стареют не спеша,
А была-то хороша».
Снова волк заволновался,
Одного б не испугался,
Сколько ж этих – неизвестно,
Ясно лишь, что им там тесно.
Не уйти, видать, от рока.
Было всё в мгновенье ока:
Топорами застучали,
Дверь с петель скрипучих сняли,
Подбежали, окружили,
На лопатки положили,
Лапы серые схватили
И крест-накрест их скрутили.
Заварилась мигом каша.
«Он сожрал старушку нашу!
Бей мерзавца, подлеца.
Чтобы помнил до конца!» –
«Отпустите быстро лапки.
Знать не знал я вашей бабки.
Шёл по лесу. Глядь – избушка.
В ней пустая комнатушка.
Отдохнуть, пожалуй, надо,
Я решил, гонял ведь стадо.
Только лёг и захрапел...» –
«Ну а брюхо где наел?» –
«Я ж сказал, гонял я стадо,
Так самим понять бы надо...» –
Супостат! Разбойник! Вор!»
Занесён уже топор.
«Не плетите вы интриги!
Я прописан в Красной Книге.
Есть такие министерства,
Упекут за браконьерство».
Волк в топор глазами впился.
Вроде тот остановился,
Не торопится в кишки.
Совещаются дружки.
Дали спирта полбутылки.
Два глотка – туман в затылке,
Забытьё и сад из роз...
С непривычки как наркоз.
Волк уснул. Топор взметнулся.
Хрясь... Он даже не проснулся.
Дело сделано, и вот
Брюхо пленниц отдаёт.

Позади желудок душный.
Встреча их прошла радушно.
Было много сантиментов,
Как в старинных кинолентах.
Без добра нет в жизни худа,
В животе была покуда,
Грел старушку супостат.
Налицо и результат.
Внутренность в лечебном плане
Важностью подобна бане,
Может, меньше чуть жары,
И пары, пары, пары.
Нет совсем радикулита,
И прострелы позабыты.
Впечатлений новых груз
Сладок, как к десятке туз,
Коль в очко когда играли.
Чувства их переполняли:
Обретение свободы,
Романтические годы.
То, что было, вспоминали
И за пивом посылали
До ближайшего ларька
Молодого паренька.
Бабка сделала картошку,
Пригодилось и лукошко,
Сало, ломтики колбас
Были к пиву в самый раз.
Волком надо бы заняться –
Скоро будет просыпаться,
А живот раскрыт, как пасть.
Под статью бы не попасть.
Убедились, что не враки –
«Заживёт как на собаке».
Шов хоть наскоро зашит,
Вряд ли сильно заболит.
Волк очнулся. Дело плохо:
Голова болит, хоть охай,
Пуст желудок у него,
И не помнит ничего.
Мужики сидят по кругу...
Женщина... «Я ж съел подругу,
Била пяткой по десне...
Или это всё во сне?
Огурец надет на вилке...
Жидкость плещется в бутылке...
Да ведь это же наркоз!
Значит, было всё всерьёз.
Значит, где-то здесь девчонка.
Так и есть. Она в шапчонке,
Как всегда, и давит в рот
Сладкий мёд из свежих сот.
Мама в детстве нас учила,
Постоянно говорила,
Помню, был совсем щенком
И питался молоком:
«Красный встретите, ребятки,
Удирайте без оглядки,
Будь огонь иль просто цвет».
Не послушал я совет.
Как права была ты, мама!
Эта красная панама
Подтвердила тезис твой.
Хорошо ещё живой.
Не убьют, раз не убили,
Ведь возможности-то были.
Знать, они не так уж плохи,
На порядок хуже блохи».
«Не сочтите за обиду,
До того как вон я выйду,
Не нальёте ль полакать
Миллилитров двадцать пять?
Право, братцы, мне неловко,
Но болит, хоть вой, головка,
На животике рубец.
Без наркоза не жилец».
Скромность волка подкупала.
Всем казаться даже стало,
Он не хам – интеллигент,
Но недавний инцидент
Скоро так не забывался.
Волк не выл, не огрызался,
Словно пёс, хвостом вертел,
Показать, что свой, хотел.
Час за часом пролетали.
Зверь и люди ближе стали.
«Может, он совсем не гад?» –
Сомневалась часть ребят.
Волк смелел, раскрепощался
И всё чаще обращался
К окружающим на «ты»
Для общенья простоты.
Разливал по полстакана,
На глазок, но без обмана.
Доверяли. Глаз зверей
Меру видит поверней.
Как в семье не без урода,
Так и пир такого рода
Непременно ждёт конфуз.
При скрепленьи братских уз
На одиннадцатом тосте,
Что за женщин, встали гости,
Встал и волк, как тост возник,
Подчеркнуть, что он мужик.
Было чтоб у них здоровье,
Коль не бычье, то коровье,
Красота, богатство, муж,
Счастье... Что не помню уж.
Может, море развлечений,
Жизнь без лишних приключений,
Иль чтоб не было беды.
Волк сказал: «Алаверды».
Чтоб покладистее были.
Нёбо пятками отбили,
Оттоптали весь язык,
И лишён эмали клык. –
Испугался волк, смутился –
Я уже переродился,
Я ж теперь не враг, а друг.
Не сойдёт мне это с рук».
Но реакция обратна,
Хмель играет, вероятно.
Собутыльник дорог стал,
Инцидент, напротив, мал.
«По зубам такому парню!
Хоть дари теперь овчарню,
Не загладишь ты вину.
Наливай ещё одну».
Волк старушку защищает.
Говорит, что, мол, прощает,
Что и сам он был не прав,
Внучку с бабушкой сожрав.
Воспитание и голод –
Наковальня, мол, и молот.
Первое «нельзя» твердит,
Но второе победит.
Коль невзгоды и лишенья
Мол, влияют на решенья,
Мы становимся зверьём,
Жертве шансов не даём.
Неприличный недостаток,
Но клянусь, за дней остаток,
Мол, не буду без причин
Есть ни женщин, ни мужчин.
Но и вы меня поймите.
Только правильно кормите,
Не коснусь зубами тел,
Чтоб, коль вру, мол, околел.
Бабка слушала, молчала
И прекрасно понимала:
Болтовня всё до сих пор.
Утром главный разговор,
Как проспятся. Но проспались.
Точки зренья не менялись.
Волк с наркозом хоть, хоть без,
К каждому с любовью лез.
Внучка просит на прощанье
Подписать ей завещанье.
Мужикам – рассол с утра.
Продолжается игра.
Всё закончилось как надо.
Отписала в пользу чада
Дом, что стал уже родной,
С обстановкой и землёй.
Умирать не собиралась,
Но ведь в жизни всё случалось.
И не дочка – опекун,
Рей – скрипач душевных струн.
Он захаживал всё чаще.
Волк, набегами из чащи,
Возвращался с голодухи
И сбегал, ходили слухи.
А ведь клялся стать собакой,
Чтоб, мол, жизнь я кончил дракой,
Но с людьми почти не жил,
Хоть взаимно их любил.
Поговорку не обманешь.
Волка сколь кормить ни станешь,
Всё равно он смотрит в лес.
Там весь волчий интерес.

Конец

Возможно и баян, но забавный. Несколько старых сказок на новый лад:

Собирается купец за три моря. Спрашивает дочерей:
- Каких гостинцев привезти вам, дочери мои любезные?
- Привези мне, батюшка, лекало! - молвила старшая.
- Дохтура, что ли?
- Да нет, батюшка. Лекало. Овалы чтобы рисовать. И линейку логарифмическую.
- На сколько сантиметров, доченька?
- Без разницы, батюшка. Запомнишь ли?
- Запомню, старшенькая. А тебе чего привезти, средняя дочь моя?
- А мне, батюшка, тестер привези.
- Сухари жарить?
- Да не тостер, батюшка, а тестер. Прибор такой. Измерительный. С проводами, зажимами. До килоома. И электронный не бери. Старый хочу. Привычней он мне.
- Ох, - вздохнул отец, - а тебе что привезти, младшенькая?
- А мне, батюшка, привези станок фрезерный. А еще - электролобзик, болгарку, перфоратор 'бошевский' и электросварку компактную. А электродов не вези, я их на стройке натырю.
- Вашу мать! - закручинился отец. - Вы же женщины! Вы же на выданье! Фиг вам, а не электролобзик! Тебе помаду, тебе помаду, а тебе, младшенькая, - помаду, лак для ногтей и журнал 'Космополитен'. И пока меня не будет, чтоб вышивали крестиком! Ясно? Заборы не строить, канавы не копать, дрова не рубить. Дал же бог дочерей.

*************************************************************************************************
Сестрица Аленушка и братец Иванушка
Жили-были сестрица Аленушка и братец Иванушка. Аленушка была умная да
работящая, а Иванушка был алкоголик. Сколько раз сестрица ему говорила - "Hе
пей, Иванушка, козленочком станешь!" Hо Иванушка не слушал и пил. Вот как-то
раз купил он в ларьке паленой водки, выпил и чувствует - не может больше на
двух ногах стоять, пришлось на четыре точки опуститься. А тут как раз подходят
к нему волки позорные и говорят: "Hу что, козел, допился?" И так надавали ему
по рогам, что он отбросил копыта. А сестрице Аленушке досталась его квартира,
потому что добро всегда побеждает зло!

*********************************************************************

Свет мой зеркальце
- Свет мой зеркальце...
- Че?
- Что "че?"?!... Дослушай сперва! Свет мой зеркальце скажи, да всю правду...
- Не нарывалась бы ты на правду, бэйби. Мой тебе совет.
- Да ты дашь мне досказать или не дашь?! Да всю правду должи - я ль на свете всех белее...
- Всех белее краски "Снежка" польского производства. Гыгы.
- (стиснув зубы) - Всех румянней и милее?!
- Ты точно правду сейчас хочешь?
- Да! Какой бы горькой она не была!
- Ты прекрас....
- Фуу-уух. Камень с души...
- Ты прекрасно сама все знаешь! Чего спрашиваешь, а?
- (надув губы) Ну скажиии!!
- Не скажу!
- Я вытру тебя. Хочешь?
- Конечно вытрешь. Чтоб отпечатков не оставлять. Чтоб не подумали, что ты у зеркала самоутверждалась.
- А вот у меня колечко тут...
- Стырила где-то? Поздравляю.
- Принц подарил! Хамло ты , а не зеркало.
- Да нуу? Фигассе. Принцы у нас какие щедрые. Кому попало...
- Тиха!!! Я не досказала. Колечко с алмазом. Щас кто-то царапин не оберется. Или разрезан будет на маленькие квадратики! И на глобус поклеен! И на дискотечке из под потолка будет лучики пускать!! Гыгы. Глаз от лампы не отводить будет! Будешь говорить?
- Буду. Шантажистка... Чего говорить-то?
- Говори! Всю правду доложи! Я ль на свете...
- Окей. Ты прекрасна. Спору нет. Несмотря на прыщи. Хыыыы!! И усики пробиваются! Бугагагааа.. А накрашена-то как, накрашена!! Деревня Малые Битюги - красим в три слоя, чтоб дождем не пробивало и от солнца не выгорало! Гаааааа!!! А прическа... Хахаха! Держите меня семеро - разобьюсь щас!! Лондон, дождь - прически нету! Нью-Йорк, ветер - прически нету! Париж, снегопад - капюшон! А под капюшоном - прически нету! Хыыыы. Ваш парикмахер бросил свое дело и запел "Аллааааа, что делаешь, Аллааааааа."
- Заткнись!!!!!!!! Вот он алмазик!!! Другую правду говори!!!!
- Балиииннн. Ты прекрасна. Нет тебя красивей! Нету и все тут! Белей белил, румянней румян. Я в восторге!! И куда мужики смотрят?!
- Спасибо тебе, зеркальце. Спасибо. Ложись ко мне в сумочку. Будешь там спать-почивать..
- Твои подбородки считать.
- Че?
- Ниче-ниче! Я о своем. Тебе послышалось. Красота ты негуманоидная!
- Какая?
- Неземная красота, говорю. НЕ-ЗЕМ-НА-Я!!!

*************************************************************

Женитьба-лягушка

В некотором царстве, в некотором государстве было у отца три сына - двое глупых, а третий вообще никакой. Решил отец их женить. Вывел во двор и велел стрелять, кто куда попадет. Первый сын выстрелил - попал в воздух. Второй выстрелил - попал в милицию. Третий выстрелил - попал на бабки. Плюнул отец в сердцах, роздал каждому по лягушке и пошел спать. А какого лягушки пола, и не проверил... В общем, нехорошо получилось.

*************************************************************************************

Испанская народная сказка о спящей красавице.

Жили-были король с королевой, и родилась у них дочка. И устроили они бал, и пригласили туда всех, кроме самой вредной феи, потому что знали, что она и так придет. Самая вредная фея пришла и сказала: "Радуетесь? Hу-ну. А вот когда принцессе исполнится 18 лет, она станет наркоманкой и вколет себе такую дозу, что уйдет в отключку и не очухается." Исполнилось принцессе 18 лет, стала она наркоманкой, укололась и не очухалась. А король с королевой, придворные и слуги с горя наглотались успокоительного и тоже отключились. И постепенно все дороги к замку заросли дремучим лесом. Сто лет спустя ехал мимо прекрасный принц и спросил, что это тут за заповедник. Рассказали ему добрые люди всю историю и добавили, что только тогда выйдет принцесса из отключки, когда поцелует ее прекрасный принц. Смело поехал принц через дремучий лес, вошел в замок, снял у короля с шеи ключ от сокровищницы, навьючил на своего коня все золото и брильянты и поехал обратно. А принцессу целовать не стал, нет. В самом деле, зачем ему наркоманка?

***************************************************************************

Московская народная сказка про деньги и свист

Захотел как-то Соловей-разбойник злата-серебра раздобыть. Пошел он к Кощею Бессмертному охранные услуги предлагать. Разгневался Кощей, спустил на него силу нечистую - чуть жив Соловей ушел. Пошел он тогда к Змею Горынычу откуп требовать. Осерчал Змей, полыхнул огнем - еле ноги Соловей унес. Идет он грустный, видит - навстречу Баба-Яга. Думал он хоть с нее денег добыть, да отходила его Яга костяной ногой так, что белый свет стал Соловью не мил. Заплакал он тогда горько, и пожалела его Яга.
- Ступай, - сказала, - на проезжий тракт, да схоронись там во зеленых кустах. Как завидишь человека проезжего - свисти что есть мочи, он тебе денег и даст. Послушал Соловей совета мудрого, да с тех пор нужды и не знал. Вот так и завелись на Руси гаишники.